Неточные совпадения
Огонь потух; едва золою
Подернут уголь золотой;
Едва заметною струею
Виется пар, и теплотой
Камин чуть дышит.
Дым из трубок
В
трубу уходит. Светлый кубок
Еще шипит среди стола.
Вечерняя находит мгла…
(Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал вина
Порою той, что названа
Пора меж волка и собаки,
А почему, не вижу я.)
Теперь беседуют друзья...
И подлинно: опять отколь взялись морозы,
По снегу хрупкому скрыпят обозы,
Из труб столбами
дым, в оконницах стекло
Узорами заволокло.
Стояла белая зима с жестокою тишиной безоблачных морозов, плотным, скрипучим снегом, розовым инеем на деревьях, бледно-изумрудным небом, шапками
дыма над
трубами, клубами пара
из мгновенно раскрытых дверей, свежими, словно укушенными лицами людей и хлопотливым бегом продрогших лошадок.
Рассказывая, она смотрела в угол сада, где, между зеленью, был виден кусок крыши флигеля с закоптевшей
трубой;
из трубы поднимался голубоватый дымок, такой легкий и прозрачный, как будто это и не
дым, а гретый воздух. Следя за взглядом Варвары, Самгин тоже наблюдал, как струится этот дымок, и чувствовал потребность говорить о чем-нибудь очень простом, житейском, но не находил о чем; говорила Варвара...
Иногда казалось, что тяжкий
дым фабричных
труб имеет странное свойство: вздымаясь и растекаясь над городом, он как бы разъедал его. Крыши домов таяли, исчезали, всплывая вверх, затем снова опускались
из дыма. Призрачный город качался, приобретая жуткую неустойчивость, это наполняло Самгина странной тяжестью, заставляя вспоминать славянофилов, не любивших Петербург, «Медного всадника», болезненные рассказы Гоголя.
Райский узнал, что Тушин встречал Веру у священника, и даже приезжал всякий раз нарочно туда, когда узнавал, что Вера гостит у попадьи. Это сама Вера сказывала ему. И Вера с попадьей бывали у него в усадьбе, прозванной Дымок, потому что издали, с горы, в чаще леса, она только и подавала знак своего существования выходившим
из труб дымом.
А по другому, самому высокому утесу медленно ползало тоже облако, спускаясь по обрыву, точно слой
дыма из исполинской
трубы.
Летают воробьи и грачи, поют петухи, мальчишки свищут, машут на проезжающую тройку, и
дым столбом идет вертикально
из множества
труб —
дым отечества!
Вон и деревня, потонувшая в сугробах снега; мутно мелькнули в маленьких запушенных снегом окнах огоньки, кое-где столбами поднимался
из труб дым…
Везде мелькало раскаленное железо, и черными клубами вырывался
дым из громадных
труб.
Сейчас за плотиной громадными железными коробками стояли три доменных печи, выметывавшие вместе с клубами
дыма широкие огненные языки; из-за них поднималось несколько дымившихся высоких железных
труб. На заднем плане смешались в сплошную кучу корпуса разных фабрик, магазины и еще какие-то здания без окон и
труб. Река Шатровка, повернув множество колес и шестерен, шла дальше широким, плавным разливом. По обоим ее берегам плотно рассажались дома заводских служащих и мастеровых.
Из-за тумана, а может быть и оттого, что печь давно уже не топилась, в
трубе не было тяги, и вся фанза наполнилась
дымом.
Попадался ли ему клочок бумаги, он тотчас выпрашивал у Агафьи-ключницы ножницы, тщательно выкраивал
из бумажки правильный четвероугольник, проводил кругом каемочку и принимался за работу: нарисует глаз с огромным зрачком, или греческий нос, или дом с
трубой и
дымом в виде винта, собаку «en face», похожую на скамью, деревцо с двумя голубками и подпишет: «рисовал Андрей Беловзоров, такого-то числа, такого-то года, село Малые Брыки».
Утро было морозное. Вся деревня курилась;
из труб столбами поднимался белый
дым. Он расстилался по воздуху и принимал золотисто-розовую окраску.
— Нет, — говорил Дерсу, — это удэге. Китайская фанза большой
труба есть:
дым высоко ходи.
Из юрты
дым низко ходи. Удэге рыбу жарят.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый
дым струйками выходил
из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась.
Из окон домов свет выходил на улицу и освещал сугробы. В другой стороне, «на задах», около ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
Из закоптевшей
трубы столбом валил
дым и, поднявшись высоко, так, что посмотреть — шапка валилась, рассыпался горячими угольями по всей степи, и черт, — нечего бы и вспоминать его, собачьего сына, — так всхлипывал жалобно в своей конуре, что испуганные гайвороны [Гайвороны — грачи.] стаями подымались
из ближнего дубового леса и с диким криком метались по небу.
«Пан Лохманович, — говорил про него капитан, — знает, чем пахнет
дым из каждой печной
трубы в Гарном Луге».
Было приятно слушать добрые слова, глядя, как играет в печи красный и золотой огонь, как над котлами вздымаются молочные облака пара, оседая сизым инеем на досках косой крыши, — сквозь мохнатые щели ее видны голубые ленты неба. Ветер стал тише, где-то светит солнце, весь двор точно стеклянной пылью досыпан, на улице взвизгивают полозья саней, голубой
дым вьется
из труб дома, легкие тени скользят по снегу, тоже что-то рассказывая.
Потом, как-то не памятно, я очутился в Сормове, в доме, где всё было новое, стены без обоев, с пенькой в пазах между бревнами и со множеством тараканов в пеньке. Мать и вотчим жили в двух комнатах на улицу окнами, а я с бабушкой — в кухне, с одним окном на крышу. Из-за крыш черными кукишами торчали в небо
трубы завода и густо, кудряво дымили, зимний ветер раздувал
дым по всему селу, всегда у нас, в холодных комнатах, стоял жирный запах гари. Рано утром волком выл гудок...
— Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях, на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без
трубы, но лучшая защита от холода, и
дым, всякое утро зимою и летом наполняющий избу; окончины, в коих натянутый пузырь смеркающийся в полдень пропускал свет; горшка два или три (счастливая изба, коли в одном
из них всякий день есть пустые шти!).
Даже
дым, и тот валил
из высоких заводских
труб как-то вяло, точно удивлялся сам, что он еще может выходить без Луки Назарыча.
Из тысячи
труб вился
дым прямыми столбами.
Из-за рощи открывалось длинное строение с высокой
трубой,
из которой шел густой
дым, заставивший подозревать присутствие паров.
Стал показываться
из труб дым, и по улицам распространился чувствительный запах рыбы и лука — признак, что хозяйки начали стряпать.
Трубы на ней не было;
дым выходил прямо
из крыши.
Из печных
труб на кухне валил
дым столбами.
Скука, холодная и нудная, дышит отовсюду: от земли, прикрытой грязным снегом, от серых сугробов на крышах, от мясного кирпича зданий; скука поднимается
из труб серым
дымом и ползет в серенькое, низкое, пустое небо; скукой дымятся лошади, дышат люди.
На косе что-то громыхало и стучало, и черный
дым валил
из высокой
трубы.
А пароходик уже свистнул два раза жалобно и тонко, и черный
дым пыхнул
из его
трубы в сырой воздух, — видно, что сейчас уходить хочет, а пока лозищане оглядывались, — раздался и третий свисток, и что-то заклокотало под ногами так сильно, что наши даже вздрогнули и невольно подались назад.
Передонов не ходил в гимназию и тоже чего-то ждал. В последние дни он все льнул к Володину. Страшно было выпустить его с глаз, — не навредил бы. Уже с утра, как только проснется, Передонов с тоскою вспоминал Володина: где-то он теперь? что-то он делает? Иногда Володин мерещился ему: облака плыли по небу, как стадо баранов, и между ними бегал Володин с котелком на голове, с блеющим смехом; в
дыме, вылетающем
из труб, иногда быстро проносился он же, уродливо кривляясь и прыгая в воздухе.
В голове Кожемякина бестолково, как мошки в луче солнца, кружились мелкие серые мысли, в небе неустанно и деловито двигались на юг странные фигуры облаков, напоминая то копну сена, охваченную синим
дымом, или серебристую кучу пеньки, то огромную бородатую голову без глаз с открытым ртом и острыми ушами, стаю серых собак, вырванное с корнем дерево или изорванную шубу с длинными рукавами — один
из них опустился к земле, а другой, вытянувшись по ветру, дымит голубым
дымом, как печная
труба в морозный день.
Из глиняной
трубы избушки скоро поднимается
дым кизяка, молоко переделывается в каймак; девка разжигает огонь, а старуха выходит к воротам.
Хозяйка была в своей избушке,
из трубы которой поднимался черный густой
дым растапливавшейся печи; девка в клети доила буйволицу.
Уж было темно, когда Лукашка вышел на улицу. Осенняя ночь была свежа и безветрена. Полный золотой месяц выплывал из-за черных раин, поднимавшихся на одной стороне площади.
Из труб избушек шел
дым и, сливаясь с туманом, стлался над станицею. В окнах кое-где светились огни. Запах кизяка, чапры и тумана был разлит в воздухе. Говор, смех, песни и щелканье семечек звучали так же смешанно, но отчетливее, чем днем. Белые платки и папахи кучками виднелись в темноте около заборов и домов.
С горки отлично можно было рассмотреть старый брагинский дом, который стоял на углу;
из одной
трубы винтом поднимался синий
дым, значит старуха затеяла какую-нибудь стряпню.
Их уже ждали огромные пароходы, стоя у берегов, выпуская
из труб клубы
дыма.
Черный
дым тяжелыми порывами лез
из труб пароходов и медленно таял в свежем воздухе.
Встречу им подвигались отдельные дома, чумазые, окутанные тяжёлыми запахами, вовлекая лошадь и телегу с седоками всё глубже в свои спутанные сети. На красных и зелёных крышах торчали бородавками
трубы,
из них подымался голубой и серый
дым. Иные
трубы высовывались прямо
из земли; уродливо высокие, грязные, они дымили густо и черно. Земля, плотно утоптанная, казалась пропитанной жирным
дымом, отовсюду, тиская воздух, лезли тяжёлые, пугающие звуки, — ухало, гудело, свистело, бранчливо грохало железо…
Согнется в линию бега все, что может согнуться, и затреплются по ветру конские гривы, концы одежд, разорванные на клочья столбики обесцвеченного
дыма из низеньких и закоптелых
труб.
Из высокой дымовой
трубы на фабрике изобретателя качающихся паровых цилиндров, доктора Альбана, уже третий день не вылетает ни одной струи
дыма; пронзительный фабричный свисток не раздается на покрытых снегом полях; на дворе сумерки; густая серая луна из-за горы поднимается тускло; деревья индевеют.
Она помещалась в курной избушке [Курная избушка — изба, которая отапливалась по-черному, без
трубы:
дым из устья печи расходился по всей избе и выходил наружу через дверь или особое оконце.], на заднем дворе давным-давно сгоревшей и не отстроенной фабрики.
Дают понюхать табаку и собакам. Каштанка чихает, крутит мордой и, обиженная, отходит в сторону. Вьюн же
из почтительности не чихает и вертит хвостом. А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с ее белыми крышами и струйками
дыма, идущими
из труб, деревья, посеребренные инеем, сугробы. Все небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный Путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом…
Рядом с машиной весело попыхивала паровая машина;
из высокой тонкой
трубы день и ночь валил густой черный
дым, застилавший даль темной пеленой.
Двора у Спирькиной избы не было, а отдельно стоял завалившийся сеновал. Даже сеней и крыльца не полагалось, а просто с улицы бревно с зарубинами было приставлено ко входной двери — и вся недолга. Изба было высокая, как все старинные постройки, с подклетью, где у Спирьки металась на цепи голодная собака. Мы по бревну кое-как поднялись в избу, которая даже не имела
трубы, а
дым из печи шел прямо в широкую дыру в потолке. Стены и потолок были покрыты настоящим ковром
из сажи.
Мороз все крепчал. Здание станции, которое наполовину состояло
из юрты и только наполовину
из русского сруба, сияло огнями.
Из трубы над юртой целый веник искр торопливо мотался в воздухе, а белый густой
дым поднимался сначала кверху, потом отгибался к реке и тянулся далеко, до самой ее середины… Льдины, вставленные в окна, казалось, горели сами, переливаясь радужными оттенками пламени…
Теперь юрты соседней слободы виднелись ясно, так как туман не мешал. Слобода спала. Белые полосы
дыма тихо и сонно клубились в воздухе; по временам только
из какой-нибудь
трубы вдруг вырывались снопы искр, неистово прыгая на морозе. Якуты топят всю ночь без перерыва: в короткую незакрытую
трубу тепло вытягивает быстро, и потому первый, кто проснется от наступившего в юрте холода, подкладывает свежих поленьев.
Малорусская хатка стояла пустая, с белыми обмерзшими окнами. За нею виднелась небольшая юрта с наклонными стенами, казавшаяся кучей снега. Летом я не обратил на нее внимания. Теперь в ее окнах переливался огонь, а
из трубы высоко и прямо подымался белый столб
дыма, игравший своими бледными переливами в лучах месяца.
Кругом юрты все гудело, над крышей отчаянно бился хвост искр и
дыма, которые ветер нетерпеливо выхватывал
из трубы и стлал по земле.